Мы рассказываем эту историю вместе с проектом WomenGoHigh, который сегодня публикует интервью с Катериной Казаковой!

Текст: Анастасия Чепурова
Фото: архив Виктора Захарина

От Елены Дмитренко, издателя «РИСК онсайт»:
Четыре года назад мы кардинально поменяли формат журнала, уйдя в мобильное приложение, и какое-то время это работало, пока в 2018 году я не поставила издание на паузу, поняв, что пора сойти с костылей, ощутить опору под ногами и научиться «ходить» в новых условиях. Тогда с поддержкой друзей я начала делать сайт журнала, которым вы можете пользоваться сегодня, чтобы читать статьи из архива за 20 лет и актуальные материалы. Потому для меня символично, что первой неархивной историей, которую мы рассказываем на Riskonsight.com, стала эта – из жизни камчатского лыжника Вити Захарина, который учится ходить заново.

В российском обществе о людях, получивших тяжёлые травмы и годами борющихся с их последствиями, часто со временем забывают. Их истории – не то, за чем охотятся журналисты. Да и сами они не спешат делиться деликатными и порой травмирующими деталями своей жизни. Это не принято. И «неудобно». Давайте скажем честно: мы вообще нечасто замечаем, что люди на колясках существуют, живут рядом, пытаются вернуться к любимым увлечениям и получать от жизни удовольствие. Нам неловко смотреть на таких людей на улице. Мы не знаем, о чём с ними говорить, как себя вести, помогать им или нет.
Так что, когда травму получает человек из близкого круга общения, растерянность вполне объяснима. Тем более когда этот круг – сплошь «горные» люди.

Спустя два года и семь реабилитационных центров после травмы мы попросили Витю о разговоре. И благодарны за то, что он согласился.

Из поста Катерины Казаковой на Facebook
«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
21 марта на Камчатке, спускаясь на лыжах с Корякского вулкана, Витька сильно «убрался» и получил травму.
КАКУЮ?
Травма позвоночника, после которой у него парализовало всю нижнюю часть тела (ниже пояса).
ПОДРОБНЕЕ, ПОЖАЛУЙСТА!
Взрывной перелом тела и задних элементов позвонка с отрывом головок рёбер, множественные переломы остистых и поперечных отростков в грудном отделе позвоночника. И чуть пониже – компрессионно-оскольчатый перелом с сужением позвоночного канала. Пневмоторакс, гемоторакс, пневмомедиастинум».

Виктор Захарин – профессиональный лыжный гид Ассоциации горных гидов России. Успешно прошёл все необходимые модули Российской школы гидов и в 2016 году сдал экзамен. Работал в Сибири, на Кавказе и на Камчатке, откуда Витя родом.
Ещё в студенческие годы летом водил гостей региона в трекинги.
21 марта 2018 года, в обычный камчатский рабочий день, на хели-ски Витя упал во время спуска на лыжах и получил тяжёлую травму позвоночника. Нижняя часть его тела оказалась парализована.

Не буду оригинальной. Давай вернёмся в начало и поговорим о том, что предшествовало сегодняшним событиям. Сколько лет ты катаешься на лыжах?
Ой, это сложный вопрос. (Смеётся, потому что предполагает, какие вопросы будут дальше). Я начал кататься, наверное, в универе. Году в 2004-м или 2005-м. Пробовал когда-то совсем в детстве. Но тогда мне очень не понравилось. Наверное, проблема была в подходе родительских друзей к обучению: просто привезли на гору, подняли и такие «ну, давай, мы поехали». А я страдал.
Потом долго не возвращался к лыжам. А в конце учёбы в школе попробовал ещё раз – и зацепило. Тогда же журналы типа «Вертикальный мир» и «ЭКС» стали, наконец, доходить до Камчатки. Красочные статьи о крутых фрирайдерах, фото – и я загорелся не просто идеей кататься на лыжах, а именно кататься вне трасс. Первые лыжи пошёл покупать со словами «хочу фрирайдовые». Мне наш небезызвестный Федя Фарберов такой говорит: «Ты уверен? Может, сначала что-нибудь простенькое, на трассе научиться?» Я воспротивился: «Когда я потом выклянчу деньги у родителей? Нет уж, дяденька, давайте мне сразу фрирайдовые лыжи». Сегодня назвать их фрирайдовыми, конечно, язык не поворачивается. Сейчас и трассовые шире.
Катался всё свободное время, прогуливая университет. Где-то под конец учёбы в универе я участвовал в соревнованиях по ски-альпинизму и сломал голень. И пока носил гипс, в универе я появлялся значительно чаще, чем прежде. Потому что не мог ездить на гору кататься вместо учёбы.

Родители знали, что прогуливал?
Да меня как-то никто не напрягал. Я нормально учился. У меня не было проблем. Всё-таки Камчатка – это не столица. Звёзд с неба хватать было не нужно. Поэтому я справлялся. Тем более это же только зима. (Смеёмся, ведь речь идёт о девяти месяцах в году.)

Сколько лет ты водил людей на трекинговые маршруты?
К моменту, когда я встал на лыжи, я уже работал на каких-то программах в формате помощника гида, второго гида. Портером, кстати, никогда не работал. Но я никогда и не ходил такими огромными группами, чтобы это было нужно. Просто носильщиками были все, включая и повара, и гида, и помощника гида. Большие рюкзаки мы таскали и без того, чтобы называться «портер».

Теперь ты гид на хели-ски. Какой у тебя опыт на сегодняшний день?
Первый раз стажироваться на хели я попал в 2009 году. Отлетал, наверное, несколько дней. Тогда и групп было меньше, чем в нынешние времена. На следующий год я ушёл в армию и пропустил сезон – провожал хелискишные вертолёты грустным взглядом, сгребая с плаца снег. А с 2011 года до инцидента в 2018-м каждый сезон я уже был там. В начале в формате стажировки: мы жили на базе, делали всю сервисную работу с лыжами, какие-то хозяйственные работы и летали, когда была необходимость и позволяли места в группах. Постепенно дорос до гида. Первый набор в Российскую школу горных гидов был среди уже именитых на тот момент достойных мужей. А я попал во второй. У нас был альпинистский курс в Безенги, потом были Домбай и Приэльбрусье (в том числе экзамены там).

21 марта 2018 года. Расскажи, каким ты помнишь день падения и то, что последовало за ним?
В тот день мы с двумя коллегами летали с группой на хели-ски в моих родных Камчатских горах. Условия были не самыми простыми: небольшой слой свежего снега на жёсткой ледяной подложке. Ничего необычного или опасного, но о странных условиях все были в курсе. Мы сделали несколько спусков в одном из районов, всё было хорошо. Уже собирались перелететь на соседний вулкан, но заметили неплохой склон для ещё одного спуска и задержались. Именно этот спуск и стал для меня переломным.
Склон был довольно пологим, один из самых простых, где мы регулярно катаем, к тому же и на действительно опасных спусках обычно ничего не случается. Уже на выкате, набрав ходов, чтобы добраться до вертолёта, я «поймал» лыжей что-то жёсткое под снегом. Лёд это был или камень – не знаю, но я потерял равновесие и пришёл в себя только через некоторое время, лёжа на боку и понимая, что шевелиться не стоит.
Первое, что я подумал, когда пришёл в себя, – то, что участок действительно довольно плоский, а значит вертолёту будет несложно приземлиться, чтобы забрать меня оттуда. Повезло! Я постоянно отключался и вновь приходил в себя. Многое из того, что я сейчас рассказываю, вспоминалось постепенно, что-то рассказали ребята из моей группы. Говорят, что я общался по рации с пилотами и координировал спасработы, а в течение всего полёта до вертодрома в моменты сознания извинялся перед группой клиентов, что подпортил им день катания.
Потом была вертолётная площадка, «скорая». Следующее воспоминание – из приёмного отделения больницы, где я прошу Катю расстегнуть слишком туго затянутые горнолыжные ботинки. Это был момент, когда стало понятно, что я не чувствую ног, – оказалось, что ботинок на мне давно не было. Ребята сняли их ещё в вертолёте.
Следующее воспоминание – уже из реанимации: очнулся с привязанными к кровати руками и соседом, который уставшим голосом полукричит-полустонет: «Помогите». Оказалось, прошло три дня.
Потом помню, как пришли две медсестры с бритвой и попытались сбрить мою бороду. Борода без боя не сдалась – им пришлось сходить ещё и за ножницами. Я как раз тогда спросил: «Где я?» Они ответили вопросом на вопрос: «А как сам думаешь?» Я говорю: «На Кавказе где-то» (за пару недель до падения я как раз вернулся из Архыза, где тоже работал на хели-ски). И тут медсёстры говорят: «Ты доктору такого не скажи только, а то он тебя сегодня как раз из реанимации переводить собрался». После того как они сказали, что я на Камчатке, в памяти пробудились моменты до падения.
Перед доктором я себя не выдал. Поэтому в тот же день переехал в обычную палату и встретился с Катей и ребятами. Для них эти три дня были совершенно другими – они пережили маленький ад. Бесконечные выяснения: что со мной, в каком я состоянии, что делать дальше; врач, который говорит, что ходить я буду только под себя, и далее в таком духе.

Как оказалось, при всём моём невезении, мне в очередной раз повезло – на Камчатке оказался настоящий нейрохирург (таких специалистов на полуострове никогда не было), который и сделал первую операцию. Сделал хорошо, грамотно – это подтвердили уже врачи в Москве.
А вот яркая иллюстрация реабилитации на Камчатке: после первой операции пришла женщина-реабилитолог и принесла специальный ботинок, который держит стопу в правильном положении, чтобы она не отвисала. Ботинок мне перепал всего один. Потому что второй был у другого пациента, а их – одна пара на всю больницу. Не помню, на какую ногу был мой.
Ещё первое время я очень плохо разговаривал. Видимо, когда стояла трубка ИВЛ, что-то повредили. В итоге месяца три я общался каким-то полушёпотом – и вот это был жутковатый момент. Я представлял, что если голос не вернётся, то получится, что и ноги у меня не двигаются, и разговаривать не смогу нормально. А потом всё начало восстанавливаться, и голос стал ломаться, как у подростка. Очень смешно, если честно.
Ну и, возвращаясь к тому, что я тогда ещё не осознал всю серьёзность ситуации и то, насколько длительный период восстановления мне предстоит, расскажу забавное воспоминание. Я живой, мне весело, ко мне пришли друзья, я лежу, шутки шутятся, мы смеёмся. Пришла всё та же реабилитолог, мы с ней пообщались, и она, выходя из палаты, позвала с собой Катю. Как потом выяснилось, пока они шли по коридору, реабилитолог говорила Кате примерно следующее: «Парнишка-то совсем плох. У него такая страшная ситуация в жизни произошла, а он хихикает. Видимо, головой сильно ударился».

Прошло два года после травмы. Как ты себя чувствуешь сейчас?
Хорошо сейчас себя чувствую. (Задумался.) Да. После скитания по больницам и реабилитациям мы наконец перебрались в Красную Поляну. В нашей стране всё лечение-восстановление сосредоточено в Москве. А жить там… Конечно, когда ты лежишь в больнице два месяца, то в принципе пофиг, где ты лежишь. Больница и больница. А вот дальше уже важно. Так что сбежали из города, как только состояние здоровья и физухи позволило отойти от постоянного или курсового нахождения на реабилитации.

Почему вы выбрали Красную Поляну?
В первый раз я оказался в Поляне в 2011 году. Это место сразу запало в душу, потому что всё-таки подобного у нас в стране больше нет. Да, есть Приэльбрусье, другие места. Но это всё не совсем то. Ещё в первый приезд у меня мелькнула мысль «однажды было бы неплохо». Но прежний образ жизни (до получения травмы. – Прим. авт.) не то чтобы не позволял, просто не было необходимости где-то обустраиваться. Мы мигрировали с места на место, от сезона к сезону. Какое-то значительное время я проводил на Камчатке на хели, летом – там же в трекингах. Потом перемещался куда-то в тёплые края кататься на сёрфе. А зимой приезжал в ту же Поляну. Определённого места жительства не было. Но идея поселилась в мыслях давно.
Думали поехать в Киев. Тогда Катя узнавала, в том числе, и про возможность попасть там в новый реабилитационный центр – его построили американцы. Но выяснилось, что россиян в нём не принимают. Пожалуй, это был ключевой момент в процессе принятия решения, где осесть.

Планировала это интервью и думала о том, что, когда случается подобное, у людей – как искренне неравнодушных, так и просто любопытствующих – бывает много вопросов, которые они задают кому угодно, только не тому, кто может на них ответить. Часто они просто не знают, как об этом говорить…
Это интересный и специфический момент, да. На самом деле много кто с подобным сталкивается. Необязательно в такой степени. В нашей лыжной тусовке больше народа, у кого колени «вывернуты» и т.д. В целом, когда ты живёшь жизнью, к которой привык, а потом у тебя что-то происходит – неважно, руку ты или ногу ломаешь, – и ты вылетаешь из привычного образа жизни. Это стресс, и все по-разному переживают. Кто-то больше, кто-то меньше.
На первых порах, когда я был ещё совсем «овощной» и было неудобно даже телефон долго держать в руках, а тем более набирать что-то сложное, сообщения с вопросами часто приходили Кате. Да и впоследствии народ частенько задавал какие-то вопросы именно ей. В какой-то момент она начала отвечать что-то вроде: «Ребят, ну напишите Вите». Кто-то стесняется, кто-то боится беспокоить. Но когда у тебя куча народа спрашивает одно и то же, ты от этого сильно устаёшь. Может быть, это и эгоизм, что ты такой «Как вы заколебали!», хотя на самом деле кто-то волнуется, а кто-то удовлетворяет своё любопытство или хочет стать лучше для самого себя. Один из моих друзей как раз сказал: «Мы делаем это всё для себя. Вся помощь, которую мы оказываем тебе, – она для себя. Потому что мы чувствуем сопричастность, чувствуем, что мы становимся лучше».

Писательница Дина Рубина в одном из своих подкастов рассказывала историю. Говоря кратко, она помнит, как её дедушка назвал то, что ему уступили в автобусе место, карамелькой для души того человека, который это сделал.
На самом деле, да. Ты делаешь что-то незначительное для себя, да хоть в бытовом плане – дверь придержал, сумку помог донести, – и внутри чувствуешь «о-о-о, как здорово!». Ну это и неплохо. Мир только лучше от этого станет.

Знаю, что ты долго противился тому, чтобы начать собирать деньги через Facebook. Почему? Ты же понимал, что есть такая необходимость.
Мне всегда было стыдно, что ли, что-то у кого-то просить. Я на самом деле на тот момент ещё вообще с трудом что-то понимал. В марте у меня уже была расписана работа на лето. Катя это, конечно, знала, и именно она начала говорить, что мне надо сообщить компаниям, в чьих турах я работал гидом, что произошло. Я реагировал на это примерно так: «Да ну, сейчас только март, я, может, к концу лета оклемаюсь». То есть вообще не было понимания, насколько большая жопа наступила. Это после первой операции, ещё на Камчатке. Понимание пришло постепенно. Но я не могу сказать определённо, когда осознал чётко положение вещей. Наверное, уже в начале реабилитаций. После больниц (начало – середина лета. – Прим. авт.). Ты пытаешься что-то делать и понимаешь, что ничего не получается. Не шевелятся ножки-то.
Ну и даже если ты видишь, что что-то происходит – а, слава богу, всё время что-то происходит, динамика сохраняется, – ты осознаешь, насколько медленный это процесс. Вот, наверное, тогда пришло понимание, что вся эта история ой как надолго.

Эта динамика сохраняется и сейчас?
Да, и все подписчики моего Инстаграма могут это видеть! (Смеётся.)

(Катины тоже, кстати, – в разделе «Актуальное» под заголовком Victor.)

View this post on Instagram

English version below. Watch the full video, link in the text Давно мы вам ничего не рассказывали, так что вот! В первую очередь, хочется сказать огромное спасибо всем кто нам помогал и продолжает помогать. Друзья, без вас все было бы гораздо сложнее, морально и технически. И во вторых, много кто спрашивает как у меня сейчас дела. Не обижайтесь если вам кажется, что я отвечаю сухо и немногословно, прогресс очень медленный и для меня иногда даже мало заметный. Поэтому Катя склеила маленький видосик, в котором мы собрали весь путь от момента Ч и до сегодняшнего дня. Да, впереди ещё долгий путь, но с поддержкой таких крутых чуваков как вы, точно знаю, что опереться могу не только на брусья )) Всех обнял! Полная версия видоса тут: https://vimeo.com/276023502 Hey boys and girls! Want to say huge thanks for all the support coming from your side! Friends without you all the way I did so far would be much harder. And many of you ask how do I feel now, is there any progress. So it is! Going pretty slow, it is much easier to break something than to fix it) So Katya made a short movie about last two and a half months. It is a long way ahead, but I’m motivated and with all good thoughts from you, I’m sure I’m gonna make it! Big hugs for all of you! Full version is here: https://vimeo.com/276023502

A post shared by Viktor Zakharin (@viktor_zakharin) on Jun 20, 2018 at 10:42am PDT

За всё это время вышло только одно интервью с тобой, и то на английском языке – на сайте компании Secret Compas. Почему именно там?
На протяжении трёх лет до травмы каждое лето часть туров я работал с их группами в качестве локального камчатского гида, так что сообщил им, что произошло.
Дальше не совсем помню. Кто-то из компании предложил сделать интервью, они прислали вопросы, и я на них ответил. Это был июнь 2018, наверное, период «Преодоления» (реабилитационный центр в Москве. – Прим. авт.).

В том интервью упомянули, что немногие представляют себе, что это такое – заново учиться ходить. Тогда ты сказал, что сложно мысль об этом облечь в слова, особенно на тот момент. А сейчас как ответишь на этот вопрос? Или просто леща дашь? (Смеёмся.)
У каждого свои ощущения. Очень сложно описывать. (Долгая пауза.)

И сравнить не с чем? В твоей жизни не было ничего, чему тебе нужно было научиться и что тебя бесило, но надо было делать?
Мне кажется, это вообще ни с чем нельзя сравнить. Никакой аналогии. Потому что ты пытаешься использовать то, чего у тебя как будто бы нет. То есть пытаешься вышивать крестиком отсутствующими пальцами. Это не похоже ни на какой опыт, на который ты можешь опереться. Когда учишься чему-то, то используешь какую-то базу, используешь то, что у тебя работает. А здесь будто используешь свои воспоминания о том, как это должно быть. И это учитывая, что ты никогда не обращал внимание на то, как такое конкретное действие, как ходьба, происходило. Ты же не обращаешь внимания, как стоишь? Или как шагаешь? Ровно до того момента, когда тебе, например, становится очень тяжело идти в гору. Только тогда ты начинаешь чувствовать и отслеживать, как происходит шаг.
С одной стороны, активно-спортивный бэкграунд даёт плюс. Потому что есть понимание своего тела, я осознаю, как работают мышцы. Но всё равно это какой-то новый опыт. Никому не советую пробовать.

View this post on Instagram

Та-ти-ра-ти-та-та… Смотреть со звуком, так веселее! Тренировки в @arise_saki SoundON! … #rehab #disabledenabled #sci #spinalcordinjury #neurorecovery #startwalkagain #backonfeet #verticallife #scirehab #walkoff #saky #crimea #арисс

A post shared by Viktor Zakharin (@viktor_zakharin) on Dec 7, 2018 at 1:47am PST

Расскажи подробнее про повреждение спинного мозга и почему это – основная проблема?
Кости срастаются. А с нервной тканью всё очень неоднозначно. Современная медицина не до конца понимает то, как это работает. Конечно, наука развивается, проводятся новые исследования, испытываются разные методики. Это не может не радовать. В конце концов… Я вот всё жду – как в фантастическом фильме, – что появится бассейн с какой-нибудь желеобразной жижей, в которую тебя помещают, и ты такой «Уаааа!» (воинственно кряхтит) – и регенерируешь за пару месяцев. И всё у тебя хорошо. Но в ближайшее время ждать появления такого чуда не приходится. Действуем по старинке. (Смеёмся.)

После нескольких шуток про неработающие ножки решаюсь спросить в лоб…

Тогда расскажи, как сейчас ты чувствуешь ноги?
Немного непрофессиональной справки о спинном мозге. Спинной мозг похож на соевую спаржу. Это некая субстанция с кучей волокон. Разные волокна отвечают за разную чувствительность в том числе. Чувствительностей же много всяких: тактильная, болевая, температурная. И отдельно от всех этих чувствительностей – моторная функция, то есть те нейроны, которые заставляют всё двигаться. Они расположены в разных местах. Погрузившись в этот процесс и не претендуя на истину, могу сказать, что зачастую волокна, отвечающие за температурную и болевую чувствительность, расположены ближе к «наруже» спинного мозга и страдают в первую очередь. На данный момент у меня вернулась тактильная чувствительность – я чувствую прикосновения к зоне ниже уровня повреждения (то есть ниже пояса. – Прим. авт.). В большей или меньшей степени, но в целом так и у здорового человека: например, стопу мы ощущаем более ярко, а прикосновение к голени чувствуем хуже.
Но у меня отсутствует болевая чувствительность и температурная. Точнее, болевая будто сильно видоизменилась. Я не чувствую боль так, как мы привыкли её ощущать. Но могу понять, что что-то не так, то есть усиливается спастичность (непроизвольные мышечные сокращения. – Прим. авт.) – это сигнал, что что-то пошло не так. Например, перед новым годом я сломал палец на ноге (когда Витя вставал, подогнулись колени, и он резко и неудачно присел. – Прим. авт.) – я просто почувствовал, что что-то не так. Мы боялись, что колено повредил, а потом посинел палец, и всё встало на свои места.

Раз тактильная чувствительность появилась, значит её какое-то время не было?
Состояние изменяется плавно и незаметно, поэтому сложно сказать, что вот тогда её не было, а потом она появилась. Например, когда я очнулся в реанимации – пришли сбривать мою бороду (без шуток очень важная часть самоопределения Вити. – Прим. авт.) – чувствительность была на уровне сосков. Постепенно полноценная, то есть как бы здоровая чувствительность опустилась до уровня пупка. Ниже она видоизменяется со временем. Сначала я не чувствовал прикосновений, потом начал что-то ощущать. Это как раз про тесты с иголочкой – тут чувствуешь, тут не чувствуешь.

Как часто тебе нужно проходить тесты и обследования?
Сейчас это не принципиально. Двигательные функции не зависят от восстановления полноценной чувствительности. Это всё равно отдельные волокна, и они там своим путём восстанавливаются. Например, у нас есть подруга, у которой одна нога не чувствует боль. Но при этом ты никогда не поймешь, что с человеком что-то не так. Разве что одна нога всё время в синяках, потому что девочка не чувствует, когда ударяется ею.
Поэтому, да, восстановление моторных функций не зависит именно от восстановления полноценной чувствительности. Но всем интересующимся надо просто запомнить, что это некий показатель восстановления. Но не показатель того, как ты можешь функционировать.

В какой форме человек может задать тебе вопрос, если хочет узнать, есть ли прогресс и контролируешь ли ты свои ноги сейчас больше, чем полгода назад? Ну, так, чтобы не породить в тебе желание дать человеку леща?
Очень сложно предложить вопрос, услышав который, я не хотел бы дать леща. (Смеётся.) Шутка.

Просто хочу, чтобы окружающие вызывали у вас с Катей меньше раздражения своими повторяющимися вопросами. Многие из них переживают за вас вполне искренне. И не знают, как подступиться. Они, может, и хотят больше участвовать в твоей жизни, но пока не понимают, что им делать.
Очень сложно, скажем, выбрать какой-то параметр, чтобы «можно я просто спрошу?». Все эти изменения такие медленные и, на первый взгляд, такие незначительные. Особенно для меня. Потому что… ну ты ж не обращаешь внимание, как у тебя отрастают волосы.

А когда пересматриваешь свои видео после травмы?
Один из первых советов в начале реабилитации был вести дневник изменений. Но так как я скотина ленивая… и, опять же, как описать изменения, которые очень сложно описать? Ты просто чувствуешь, что вроде что-то изменилось, но у тебя нет чёткого показателя: «сегодня я прошёл 50 м, а завтра я прошёл 100 м». У тебя просто что-то там мизерно изменилось, и ты подумал: «Блин, мне кажется, что сегодня большой палец на ноге шевелится чуть лучше, чем он шевелился вчера». Это сложно описать. Видео с тренировок гораздо нагляднее. Они, кроме функции «запилить в Инстаграм и побахвалиться» – хотя сложно бахвалиться с трудом гнущимися ногами, – несут функцию дневника. Возвращаясь назад на полгода-год, смотришь – и такой: «А всё не так уж и плохо».
То есть внутреннее ощущение совершенно не соотносится с внешними проявлениями. Люди, которые видят тебя реже, иногда реагируют так: «Ого, это же принципиально иначе, чем два месяца назад!» А ты каждый день живёшь с этим, и ничего не меняется, ничего не меняется, ничего не меняется. Потом – бах – оборачиваешься на полгода назад. О! Тогда ж вообще ещё ничего не было. Это довольно сильно поддерживает. Так что очень крутой совет был. И я его, если выдаётся возможность с кем-то поделиться, передаю.
Это действительно важно. Помогает не потерять настрой.

View this post on Instagram

Years of skiing haven’t pass pointless. After two years since my accident it is still easier to go with the skis than to walk. Черт подери, так я и знал, годы скитура не проходят бесследно! Баланс на лыжах держать легче, так что можно отбросить ходунки и наконец-то взять в руки палки. Проклятый короновирус, уходи! Пока в горах ещё остался снег)) Спасибо @alpindustria за предоставленный комплект снаряжения и @michaelchudinov за ботинки. За видео спасибо любимой @kazakova_kateryna . . . #sci #spinalcordinjury #spinalcordinjuryrecovery #walkingparaplegic #scirehab #walkoff #spinalnik #реабилитацияспинальника

A post shared by Viktor Zakharin (@viktor_zakharin) on Apr 12, 2020 at 4:34am PDT

Помогает тебе подняться утром с постели?
Жизнь не может идти в гору всегда. Как и у любого здорового человека, у меня бывают периоды, когда кажется, что из этого ничего не получится, и на меня нападает апатия. Как у всех. Возможно, её усугубляет ситуация. Но в целом всё то же самое. Иногда, да, ты на подъёме и тебе кажется, что дальше всё будет круто.

Перепады настроения – это про любого человека, согласна. Единственное, по-моему, это не было тебе присуще раньше.
Оно было совсем как-то не выражено. Я мог порефлексировать о том, что что-то не так или, там, не берётся волна (речь о сёрфинге. – Прим. авт.), к примеру, но это вообще ни в какое сравнение, да.

Изменилось ли для тебя соотношение важности внешнего и внутреннего миров? Стал ли больше внимания обращать на то, что в душе, анализировать себя?
Я стал понимать, что нужно больше внимания обращать на то, какие изменения происходят с телом в зависимости от того, что делаешь. Но пока не освоил это. Ещё есть люди, тонко чувствующие себя на психологическом уровне. Необходимость в таком тоже стал понимать, но пока не научился что-то с этим делать.

Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие – всё было?
В какой-то степени. Только не в классическом смысле. Периодически возникает то одно, то другое – в зависимости от общего состояния. В начале есть непонимание серьёзности всей истории, возможно, как раз из-за отрицания. Гнев приходит, когда что-то не получается, например не слушаются ноги. Грубо говоря, посуду я не бил, но ноги периодически лупил.

Когда последний раз у тебя был мощный перепад настроения? Он не был связан с попыткой проанализировать падение, которое привело к травме?
Сразу скажу, что анализировать момент падения – это совсем бессмысленная штука. То есть сидеть и копать «а что, если?» не надо. Уже произошло. Мы не можем этот факт изменить. Не можем перемотать назад. К тому же это был обычный рабочий день. Никаких грозных предчувствий.
Самый тяжкий момент, наверное, был в прошлом году на Камчатке, весной. Я не знаю, с чем это было связано. Может быть, просто период какой-то вроде «кризисного момента». Это очень индивидуально. Я с разными ребятами общался. У кого-то кризис наступает сразу: вот ты из здорового состояния оказываешься в кровати или в коляске и начинаешь уходить в депрессию. А к кому-то кризис приходит позже. Я на первых этапах был, наоборот, супермотивированный. Мне казалось, что я сейчас просто возьму и так с пинка перепрыгну всю эту ситуацию и вылезу из неё. Но потом уткнулся в то, что, нет, с наскока это не берётся.

То, что ты оказался в месте, где всё произошло, и в той среде, никак не повлияло на твоё состояние?
С одной стороны, я оказался вроде среди друзей, в той же тусовке, в которой последние 10 лет проводил весенний сезон хели-ски. Вроде что-то делаю. Чем-то помогаю по мере своих возможностей. Но, с другой стороны, каждый день с утра видишь, как ребята собираются и улетают катать. Вечером прилетают и делятся впечатлениями. А ты болтаешься. Это то, что читаешь про депрессию: когда люди вроде бы веселы, общаются, шутят, но это вообще не показатель того, что в душе всё нормально. Были моменты, когда я ощущал себя так. Кризиса, эмоционально сопоставимого с тем, в жизни, наверное, до этого не было. Сложно сказать, что именно будет поддержкой. Одному можно сказать «всё хорошо», а другому дать пистолет в руку, и он осознает: «да ну нахер, буду дальше бороться».
Я стараюсь не сильно рефлексировать на эту тему. Было и было. Я нашёл, за что зацепиться.

View this post on Instagram

Впадаю в детство! Кубики-башенки)) Со звуком веселее. . . . #rehab #disabledenabled #sci #spinalcordinjury #spinalcordinjuryrecovery #neurorecovery #startwalkagain #backonfeet #verticallife #scirehab #balancetraining #thailand #pattayainternationalhospital

A post shared by Viktor Zakharin (@viktor_zakharin) on Jan 20, 2019 at 11:28pm PST

Просто ты по-прежнему регулярно рассказываешь какие-то истории о фрирайде, походах – и рассказываешь с удовольствием.
Конечно, а что мне остаётся?! Только закурить трубку, накинуть плед и начать внукам травить байки «а вот мы раньше…» (Смеётся.) Пожалуй, тот факт, что я был на Камчатке, тогда точно не повлиял. Это просто определённый период. В какие-то моменты кажется, что горы свернуть можешь и ты переборешь всю мировую статистику спинальных травм. А в другие моменты думаю, что буду кататься в коляске вечно, периодически похаживая. Проклятые «качельки», как и в обычной жизни. Будучи гидом, я и раньше задумывался, правильно ли выбрал карьеру. Осознаю ли эту ответственность за людей в полной мере или переоцениваю себя.
Думаю, эти вопросы заставляют себе задавать не только травмы, но любой крутой поворот в жизни – смерть родного человека, финансовый крах и прочее.
Ну и жить надо как-то с удовольствием, находить его. Иначе в чём смысл? Кто-то, наверное, может жить, пребывая в состоянии злости. Но мне это не очень свойственно. Я не понимаю, зачем тогда всё.

А физические боли ты испытываешь?
У меня перманентно болит спина. Иногда сильнее, иногда слабее. Вне зависимости от тренировок. До таблеток доходит очень редко. Давно уже не пил болеутоляющих. Пожалуй, с первых этапов реабилитации ничего сильного не употребляю.

Как тебе удалось не закрыться от людей?
Не сказать, чтобы я после травмы поменял своё отношение к жизни. Да, я не могу, конечно, делать многие вещи и участвовать в каких-то занятных авантюрах. Я просто вижу, как люди, как друзья относятся, и почему я должен поменять отношение?

У тебя не бывает ощущения неловкости, мысли, что ты напрягаешь кого-то? Спрашиваю, потому что и абсолютно здоровые люди время от времени оказываются один на один со своими трудностями.
Бывает. В принципе, близких друзей я могу прямо попросить о помощи. Заранее знаю, что никто не откажет – все всё прекрасно понимают. Думаю, что большая часть друзей всё-таки люди адекватные. Я же не зря их собрал. (Смеётся.) Просто в специфике нашей работы есть географический фактор. Я не могу требовать от каких-то ребят, чтобы они оказались рядом. Потому что прекрасно понимаю, что никто не будет менять свою жизнь под мою ситуацию.
И в больницу, и дальше, во время реабилитации, ко мне приходила куча знакомых. Мы ещё веселились: когда ещё так всех увидим?! Обычно все в разъездах, а тут я лежу в центре Москвы и все просто через меня так или иначе проезжают в свои путешествия.
Бывало неловко, когда появлялись люди не из круга общения – из старых школьных сотоварищей, какие-то друзья родителей, оказавшиеся рядом. Сложно, когда ты с человеком не общался 10 или больше лет – не очень понятно, о чём с ним разговаривать. Ещё и ситуация такая дурацкая – я зелёный лежу в кровати и в целом плох. То есть я понимаю, что у людей душевный и чистосердечный порыв. Но некомфортно.

Ты держишь обиду на какого-нибудь из своих друзей?
Нет. Просто все мы очень по-разному реагируем на стресс. Мне в целом приятнее думать, что в первую очередь люди хорошие. А по жизни я руководствуюсь принципом, что никто ничего мне не должен. Сложно требовать от людей чего-то по отношению к себе. Кроме базовых вещей вроде уважения. Но требовать от человека, чтобы он с тобой носился как с писаной торбой и что-то для тебя делал – нет. У меня на протяжении всей жизни есть куча друзей, с которыми мы можем не общаться очень долго, потому что просто не пересекаемся.
Я читал много историй колясочников – в рамках поиска вдохновения – и натыкался на посты, в которых люди писали: «Все друзья от меня отвернулись». О себе я такого сказать не могу. Ещё никто мне не отказал, когда я попросил о чём-то конкретном и фразой «мне нужна помощь».
Но почему я должен требовать, чтобы человек действовал согласно моему ощущению в данный момент? Мы часто считаем, что кто-то должен действовать так, как мы это видим. Условный пример: если есть проблема, ты просто говоришь, например: «Мне нужно попасть на второй этаж, меня надо затащить». Человек без вопросов находит кого-то ещё и затаскивает тебя. А вот это – «я думал, что он догадается, что меня нужно куда-то отвезти» – это бред.

Может, стоит чаще подсказывать людям из своего окружения, как они могут поучаствовать?
Да. Но я как-то не сильно парюсь на этот счёт. Если мне нужна помощь – я попрошу. Хотя, когда я передвигаюсь один, регулярно появляется кто-то, кто норовит помочь, даже если эта помощь в принципе не требуется, плюс люди часто не знают, как это сделать правильно, и иногда могут сделать хуже. Банально, чтобы куда-то затолкать коляску, надо понимать как это сделать. Вывалить человека из коляски очень легко. Это не очень приятно. Меня никто не вываливал, но сам себя я так ронял, причём частенько на глазах прохожих. В этом случае все паникуют и начинают суетиться. Тогда важно быстро сказать что-то в духе «Так, тихо, спокойно, всё нормально. Слушай мою команду». (Смеётся.)
Ещё важно показать, что не нужно излишнего сочувствия. Нужно участие – да. Но это такое участие, как и в отношении стариков или мамочек с колясками – когда в силу определённых обстоятельств может потребоваться какая-то помощь, незначительная для тебя. Последняя ситуация из магазина: я на костыле вылез из-за руля (Витя водит машину со специальным адаптированным ручным управлением. – Прим. авт.), прошагал к багажнику, мне нужно его открыть, а стоя на костыле это сложно. Тогда я просто попросил открыть багажник мимо проходящих пацанов. Это не стоило мне моральных мучений или стыда. Правда, потом в помощниках включилась гиперопека «а чем ещё помочь?» (она включается практически всегда). И когда слышишь в ответ «нет, всё отлично, дальше схема отработана», важно понимать, что, если я что-то могу сделать сам, я не буду привлекать окружающих.
Понятное дело, что народ недоумевает, как так. Но, возможно, это откроет им глаза на то, что люди в моём состоянии существуют тут, рядом. Да и вообще подобная ситуация может случиться с каждым.

А ты можешь сформулировать, как знакомым людям правильно себя с тобой вести?
Есть очень классная картинка в Disabled community:

– Как тебя называть – disabled? handicapped?” (на русском оба слова обозначают человека с ограниченными физическими возможностями. – Прим. авт.)
– Зови меня просто Джо.

То есть так и относиться, как к обычному человеку. Не надо ничего выдумывать. Просто разговаривать. Опять же чёрные шуточки очень приветствуются. Никто на них не обижается, и в среде колясочников это самая мотивирующая история.
Мы когда в Москве жили у подруги, делили это жильё с Серафимом Пикаловым (российский пара-сноубордист, призёр чемпионата мира и этапов Кубка мира по пара-сноуборду. – Прим. авт.). Вот Фима вообще мастер «чернуху» какую-нибудь транслировать. Да, отчасти это и защитная реакция. Но если ты не слишком сильно рефлексируешь над ситуацией, это отличный повод посмеяться или разрядиться чуть-чуть.
А один друг с очень критичным видением жизни, глядя, как я хожу, не стал подбадривать, а сказал: «Ну, лет через пять ты сможешь нормально ходить». До этого мне никто так не говорил. И почему-то это тоже мотивирует. Хотя и радостные комментарии поддерживают.

Ты упоминал, что зимой во время занятий с реабилитологом вы подключали помогать, условно, любого свободного горнолыжного инструктора, который был рядом. Ты ни разу не смущался делать специфические упражнения в компании совершенно чужих людей? Или смущение тебе не свойственно?
Я стараюсь не фокусироваться на таком. Если люди знакомые, то всё довольно просто. Если люди незнакомые, то это, наверное, тоже довольно просто, потому что я их не знаю. И если они согласились помочь в занятиях, то почему нет? Возможно, для них это будет тоже какой-то карамелькой для души.
В целом я пытаюсь не стесняться своего состояния. Это начало получаться более-менее сразу. Конечно, ловлю взгляды посторонних. Прекрасно понимаю тех, кто их в мою сторону бросает. Сам бы поступал, наверное, так же. Поэтому стараюсь делать скидку на то, что это просто не очень привычно человеку. Возможно, такое в том числе заставляет меня выглядеть лучше, чем в представлениях человека о людях в подобной ситуации.
Это и для меня какая-то карамелька для души.

Продолжу тему тренировок. Когда я была на твоих занятиях, всё хотела спросить, почему ты никогда не занимаешься под музыку?
Я концентрируюсь на том, что делаю. Ты же видела, как реабилитолог останавливает занятие или останавливает подход в упражнении. Суть не в «4 подходах по 15 раз», а в утомлении нервной системы. Если нервная система перестаёт воспринимать информацию, занятие бессмысленно. Нужно делать минимум из необходимого. Важно не перегрузить нервную систему и мышцы. Здоровый человек тренируется иначе. Грубо говоря, я могу нормально пройти 200 метров с отдыхом. А могу пройти 300 метров, но делая это через силу, причём большого толка от этого нет. У меня начинается неправильный шаг, куда-то заваливается нога и таким образом нарабатывается неправильный паттерн движения.
Верхнюю часть тела я тренирую по более классической схеме, вроде циклической. Но и здесь такая история, что нельзя перегружаться, иначе верх начнёт отнимать потенциал у нижней части тела. Мозг – хитрая штука: если ты чем-то не пользуешься, он это просто переводит в режим энергосбережения. Поэтому если не использовать ноги, мозг начинает вырубать нужные импульсы.

Какие «пендели» может давать твоё окружение, чтобы ты не ленился? Это вообще имеет смысл?
Скорее, да. Я и прежде был склонен искать себе отговорки. Так что на меня имеет смысл давить.

Как ты понимаешь, что можно пробовать что-то новое сделать?
Ну, есть объективно сложные вещи. Если по-тупому где-то свалиться и что-то себе повредить, окажешься выбит из всего процесса реабилитации. Поэтому тут как в гидской работе – безопасность превыше всего. Чтобы последствия были не слишком печальны в случае, если что-то пойдёт не так. Именно поэтому, когда я сам по себе, то хожу с ходунками. Хотя могу ходить с костылями. В 95% случаев я хожу на костылях хорошо, но в 5% случаев падаю. Поэтому если я один, то стараюсь пользоваться «ходулями».

Вопрос про отношения. Отношения с любимым человеком – очень тонкая материя, особенно когда они трансформируются и веселье оборачивается…
Это очень сложно и… (долгая пауза) очень тяжело. В подобных ситуациях мужья или жёны часто уходят из семей. В целом бессмысленно рассуждать о том, готов ли я всегда к тому, что мы расстанемся. Я просто понимаю, как это тяжело и насколько это вообще не то, на что Катя подписывалась. Мы не женаты, у нас нет детей. То, что Катя мне ничем не обязана, я чётко понимал сразу.
Конечно, до травмы было круто и весело, мы постоянно путешествовали – это одно. А теперь есть жизнь совсем в другом режиме. Ведь ей пришлось вынести самую-самую жесть первых месяцев. Я безмерно ей за это благодарен. Если бы не Катя, вообще непонятно, как всё могло сложиться. Тогда я был не то чтобы менее самостоятельным, а вообще не самостоятельным. Например, оглядываясь на год назад, скажу, что в принципе я мог в определённых обстоятельствах жить сам. Но всё время до того момента была абсолютная зависимость.
Кто-то может подумать: «Девчонка такое прошла с тобой вместе, бери в жены, даже нечего думать». Но звать Катю замуж было бы сейчас просто нечестно. Я не могу с ней так поступить.

Катя тебе помогает, а ты Кате помогаешь как-нибудь?
Ты задала вопрос, я задумался и… Я по мере своих сил стараюсь поддерживать её личные начинания. А так из минимума пытаюсь не обременять её собой. У Кати тоже, бывает, включается режим гиперопеки. Тогда, вместо того чтобы сказать: «Давай сам», она пытается что-то делать за меня. Ты расслабляешься, когда у тебя есть кто-то, кто что-то может сделать за тебя. Ещё, возможно, я не всегда правильно оцениваю, что мне сделать легче, чем Кате, просто физически.
А так ссоры на тему «живи как хочешь» дают пинок делать то, чего раньше не делал. Не потому что не мог, а потому что «ну так же проще».

Ты понимаешь, насколько Кате тяжело без друзей, без «своих» людей тут?
Мы периодически говорим об этом. Вообще, обретение друзей в нашем возрасте довольно проблематично. (Смеёмся про возраст.) Когда это друг/подруга с каких-то давних времён, все его/её «трещинки» принимаются как норма. А те же самые приколы в новом человеке ты уже просто не примешь. Хорошо, что здесь есть какое-то количество уже общих друзей.

А есть люди, помимо Кати, чьё внимание тебе важно?
Я часто встречаю людей, кого давно не видел или с кем мы не в близких дружеских отношениях, а они говорят: «Блин, чувак, мы следим за тобой и за прогрессом» – вот это очень круто. Такие истории подпитывают меня начиная с самого первого поста о том, что произошло, и сквозь эти два года, как ты говоришь, заставляют сползать с кровати. Люди поверили в тебя, кто-то поучаствовал в твоей жизни: кто-то финансово, кто-то «на месте» – например, когда сопровождает меня в почти ежедневных тренировках ходьбы. Это очень и очень вдохновляет.
Я вообще, мягко говоря, был очень впечатлен масштабом первого отклика. Совсем такого не ожидал. Когда я зашёл в фейсбук ещё в больнице на Камчатке и полистал ленту, то увидел, что первая «простыня» постов сплошь были репосты сообщения, которое мы написали. До сих пор периодически какие-то люди, клиенты из прошлого –хоп – и перечисляют немного денег. Это невероятно. Спасибо.

Как проходят твои дни сейчас?
В основном в занятиях. Дома на коврике, с реабилитологом, в занятиях ходьбой. Занятия сочетаются в разных пропорциях в зависимости от разных обстоятельств. Если говорить про график на условную неделю, то сейчас всё, конечно, сбилось. Потому что обычно в процессе присутствуют ещё тренажёрка и бассейн.

View this post on Instagram

Похоже в Анапе внезапно закончилось лето. Придётся завязать с плаванием в этом сезоне. Пока было тепло, сняли с @kazakova_kateryna небольшой видос как это происходит когда ножки плохо двигаются, может кому из собратьев-колясочников будет полезно. Или остальным для мотивации. Плаваю постоянно с колобашкой(эта чёрная штуковина), потому что из-за гипертонуса сильно тонут ноги. . . . #rehab #sci #spinalcordinjury #spinalcordinjuryrecovery #neurorecovery #swimming #paraswimming #backonfeet #verticallife #scirehab #walkoff #spinalnik #реабилитацияспинальника #тбсм #травмаспинногомозга

A post shared by Viktor Zakharin (@viktor_zakharin) on Sep 20, 2019 at 6:36am PDT

Плавание важно, потому что ты в этом процессе без коляски, и при этом без сверхнапряжения, в комфорте?
В целом плавание – это тренировка. Есть различные реабилитационные мероприятия в бассейне, но я просто плаваю, как обычный человек. Только без использования ног.

Смысл ездить в реабилитационные центры сохраняется?
Периодически попадать к профессионалам, которые будут корректировать и направлять твоё движение к цели, – это неплохо. Благо, сейчас в Поляне есть реабилитолог. Потому что обычно «на районе» этот процесс практически никак не организован. Если реабилитолог уедет, будем решать по обстоятельствам. А так мы отмечаем для себя, что даже просто ходьба влияет на прогресс.

А как насчёт научиться играть на гитаре или выучить иностранный язык?
Положа руку на сердце, скажу, что у меня есть время для прокрастинации. Но пока не придумалось, чем таким заняться, чтобы не заставлять себя, а именно захотеть, загореться этим. Я обычно долго вынашиваю идеи, а потом более-менее быстро их воплощаю. Но для этого надо действительно найти то, к чему лежит душа.
Желание научиться играть на гитаре у меня было всегда, но попыток не было ни разу. (Долго и громко смеёмся.) Я всегда был довольно ленив. И сейчас, надо признаться, лень никуда не делась. Она, скорее, усугубилась. Условно, чтобы взять воды из холодильника, нужно приложить ещё больше усилий. Да, мне стыдно. Особенно прямо сейчас стало, когда ты этот вопрос задала. (Смеёмся.)
Вообще забавно, что из-за карантина и самоизоляции все пришли примерно в схожее состояние. У колясочного коммьюнити есть шуточки про самоизоляцию – про то, что люди на колясках так живут годами, а тут вообще всё человечество – раз – и окунулось в режим «мы сидим дома, мы не знаем, что делать, блин, никуда нельзя, всё закрыто». Так вот, сколько процентов людей реально занялись тем, что «начну-ка я играть на гитаре, начну-ка я учить язык» и прочее? Открытый вопрос.

Есть теория, что лучше начать делать хоть что-то, чем сидеть и думать, что надо что-то начать делать.
Я начал осваивать особенный инструмент – свою монолыжу, она же «сидячка». Да, для неё нужен снег. И всё же.

Кстати, о монолыже. Знаю, что поначалу Катя была против этого снаряда, потому что он переключил бы всё твоё внимание, все усилия и ресурсы в ущерб восстановлению ног.
Тут вопрос не в реабилитации, а в получении удовольствия. Какой-то способ оказаться опять в горах, опять почувствовать этот кайф. Необходимость просто получить заряд эмоций, для того чтобы продолжить путь восстановления. Потому что ну невозможно изо дня в день на протяжении какого-то длительного времени просто учить шаг, учиться переступать, учиться заходить на ступеньку, учиться присаживаться и пересаживаться. Это тренировки. А нужен ещё какой-то кайф. И Катя согласилась, взяв с меня обещание, что я не заброшу реабилитацию.
Ещё заново попробовал сёрфинг несколько дней назад. Очень непросто, как и всегда. Вспоминается первый опыт, когда ты такой лежишь на доске криво, она из-под тебя пытается выскочить, несмотря на то что на начальном этапе это всегда огромный «корабль». Сейчас меня перекорёживает на одну сторону. Но ощущение от гребли на доске прикольное, брызги в лицо – скучал по этому. Надо ещё поднакачать спину, приноровиться, чтобы прогибаться, грести поэффективнее. Сейчас 20 гребков можно сделать. Кстати, после сёрфинга и плавания есть подвижки в занятиях стоя и в ходьбе, и немного проще держать корпус прямо. Это интересно.

Катя говорила, что был реабилитолог, который посоветовал вам не тусоваться с паралимпийцами, потому что они забили, собственно, на реабилитацию.
Наверное, нельзя однозначно сказать, что это так. Кто-то забил, кто-то – нет. Просто если ты спортсмен, то делаешь больше того, что направлено на повышение спортивной квалификации. А она никак не связана с реабилитацией.
Вообще, я думал про это. Например, сейчас в российской паралимпийской команде нет ни одного сидячего лыжника. Но там, знаешь, последствия могут быть слишком трагичными, особенно для тех, кто гоняет даунхилл (скоростной спуск. – Прим. авт.) – они убираются просто страшно, в режиме «нечего терять». Это не совпадает с моими целями.
За рубежом есть интересные некоммерческие организации, которые работают в сфере активного образа жизни, а не профессионального спорта. Например, американский проект Highfives Foundation помогает колясочникам, ампутантам и так далее заниматься сёрфингом, горными лыжами и маунтинбайком. В России слышал только о небольшом проекте социального предпринимательства «Антистатика». Было бы здорово, если бы у ребят получилось развить направления для взрослых. Сейчас из взрослых экстремальных дисциплин представлен только адаптивный мотокросс. Но и это уже очень круто.

Ты избегаешь просмотра когда-то любимых лыжных фильмов, того самого Ski Porn, которое вдохновляет круто и красиво кататься?
Сначала расскажу про другое. Был какой-то короткий период, когда, по-моему, в больнице в Москве стоял телек. И вот ты его врубаешь, а там каждая реклама пропагандирует здоровое тело, всё такое идеальное, крепкое, сильное. Тогда это бесило страшно, реакцией был мат от всей души. Потом отпустило.
А лыжные фильмы не бесят. Правда, давно уже не смотрел. Ещё были поиски всяких вдохновляющих чуваков в Инстаграме. Например, есть у нас в избранном одна девчонка под кодовым именем «парашютисточка» – Энди Нельсон, её ник в Инстаграме – Andreanels. Она из Канады. Поломалась, когда прыгала с парашютом. Восстанавливается. Она большая молодец. Иногда так и комментирую: «О, смотри что может!». Проходит полгода, бах – и я так могу. Это очень круто. Продолжаем следить.

Беспокоит ли тебя то, что нужно как-то зарабатывать деньги?
Да, очень. Пока есть собранные деньги, проценты, пенсия по инвалидности. Остро вопрос не стоит, но он маячит на горизонте. Пока я не могу понять, к чему бы мне склониться. Всегда было ощущение, что надо прикладывать руки и голову к тому, чтобы придумать или найти занятие, которое будет доставлять удовольствие. Зачем ходить на нелюбимую работу? А сейчас у меня нет решения, чем я могу заниматься в таком состоянии. Надеюсь, обстоятельства помогут в поиске.

Твоя ближайшая цель?
Надо отказаться от адской колесницы (показывает на кресло). Как минимум сократить время использования. Чтобы превалировали костыли. А загонять себя во временные рамки нет смысла. Весь предыдущий опыт показывает, что ты о чём-то даже не думаешь, а потом – бам – и получилось. А с другими вещами ты пытаешься, пытаешься – и ничего не происходит. Так что стараюсь делать что могу, и будь что будет.

Если вы хотите поддержать ребят, это можно сделать переводами на их карты банка Тинькофф:
Zakharin Viktor: 5280413750240165
Kazakova Ekaterina: 5536913764622847

*Строка из песни «Рок-н-ролл мёртв» группы «Аквариум».