Текст: Елена Дмитренко
Фото: из архива Николая Захарова и автора

Когда в моей жизни что-нибудь капитально расклеивается, я еду в Красноярск. Где-то внутри меня живет уверенность в том, что там я сумею черпнуть силы и разгрести образовавшиеся завалы. И удивительным образом чистый воздух Столбов проветривает голову, а жизненная мудрость и сердечность местных обитателей заставляет собраться и жить дальше, что бы там ни было. В предыдущий мой приезд в гости Николай Захаров жил в собственной бане на берегу речки Базаихи, с видом на Столбы. С тех пор дом давно достроен и принимает многочисленных друзей альпиниста. Вот и сегодня Николай Николаевич сидит за своим рабочим столом и демонстрирует коллекцию головных уборов, предметы для которой находит в разных уголках света…..

У вас так уютно, Николай Николаевич. Здесь просто чудесное место. Оно дает вам силы?

Конечно, дает. Но ведь силы дает не просто место. А место, которое ты сам создал. Сделал все так, как сам хотел. Я вообще не мыслю жить в другом месте, нежели в Красноярске или в Красноярском крае. Я люблю многие места на Земле, особенно те, где есть друзья, но всегда хочу домой. Слова «скучаю» в моем лексиконе нет, я не понимаю, что это такое. Но всегда хочется возвращаться сюда. Хочется побыть дома. Со своими близкими людьми, со своими собаками, кошками. И это место, куда любят приезжать друзья, близкие люди. Как мы вчера приехали сюда, после нашего фестиваля (Фестиваль «Рождественские Столбы» – Прим. ред.). Нас было немного, но время мы провели хорошо. Мы бездельничали, пекли блины. Выпили вина, попарились в бане. Я рад, что у нас получилось собраться так. Для меня такие посиделки редкость. Ты же тоже все время ездишь…

Насколько я могу судить, к этому дому приложили свои силы и вы, и ваша супруга, и ваши друзья, потому что дом наполнен вещами, созданными их руками.

Люди, которые здесь любят бывать, с удовольствием приносят, дарят или делают что-то. В этот дом вложили силы мои воспитанники. Бревна делал Володя Бутенко. Окна – Валера Богомаз. Кто-то делал баню, другие – крышу крыть помогали. Поэтому друзья сюда как домой приезжают. Вот эти глиняные чудища на улице тоже сделал мой друг, выдающийся художник. Миша Шатунов перед отъездом в Америку предложил через старицу сделать мостик (такой ручей прямо у меня на территории), просто чтобы оставить что-то на память. Прошло 10 лет. Так он, приехав, первым делом поинтересовался, на месте ли мост? Стоит. Так здесь все рождалось. Постепенно и как-то само собой. С радостью и удовольствием.

Нравится мне ваша коллекция головных уборов. Как она начиналась? Помните первую шляпу?

Вон киргизская шапка висит. Киргизия – вообще родная страна для всех красноярских альпинистов. Киргизия – это Ала-Арча, Каравшин тот же, Аксу, пик Ленина, пик Победы, Хан-Тенгри. Я в первых горах своих был в Туве. А потом сразу попал в Киргизию, на центральный Тянь-Шань. Будучи значкистом, я попал под пик Победы, под Хан-Тенгри. Пешком туда сходил. Мы с Вовой Лебедевым даже хотели залезть на пик Победы тогда, хотя у нас ботинки были такие… по десять рублей. Ноги замерзли еще на леднике. Так что первая шапка, конечно, из Киргизии. Потом Узбекская появилась шапочка женская. А потом начал везти отовсюду. Из Афганистана есть, из Непала, Эквадора, Перу, Шотландии, Вьетнама. Мусульманских шапок набор целый. Из Чечни есть, подарена местными чеченцами.

Вы говорите, что первые ваши горы были Тува, а потом вы сразу попали в большие горы. Как такое было возможно?

Я ходил на Столбы еще с отцом, потом мы просто с друзьями ходили. У нас компания была, пацаны, девчонки, нам было по семнадцать лет. Мы тогда лазили уже по всем скалам, без страховки. Мы веревку вообще не признавали и не держали в руках никогда. Лазали в резиновых сапогах, болоньевых плащах, в шляпах и папиросой в зубах. Это было круто. Про это можно писать или не писать, но так было. Из песни слов не выкинешь. Это считалось круто. Мы столбисты. Мы видели, что проводятся какие-то соревнования, веревки висят. Мы так с пренебрежением на это смотрели, мол, с веревками любой дурак может залезть. На первом же вступительном экзамене я познакомился с Вовой Лебедевым, с которым мы всю жизнь дружим. И мы после экзамена пошли на Столбы. Потом в декабре, при морозе -40°С, наверное, на Втором Столбе познакомились с будущим нашим тренером Владимиром Александровичем Трониным. На Столбах его знают как Боба Кувалду. Он нас в секции начал тренировать. Первый раз мы поехали в Туву, большой командой, человек сорок из политехнического института. И мы залезли на самую высокую гору Тувы Монгун-Тайга. Она почти четыре тысячи метров, на границе с Монголией стоит. Это большая гора. С ледовой шапкой. Мы лазили туда в феврале, в страшный мороз. В валенках, в шубах, в шапках, с меховыми рукавицами.

Выдающийся красноярский альпинист, МСМК, МС по скалолазанию, заслуженный тренер России, «Снежный барс». Неоднократный чемпион СССР и России в высотном, техническом и скальном классах, награжден медалью ордена «За заслуги перед отечеством II степени», дипломом Олимпийского комитета России «Честная игра», председатель Федерации альпинизма Красноярского края, старший тренер сборной Красноярского края по альпинизму. Родился 29.04.1953 г. в деревне Бирюса Красноярского края. Учился в красноярском политехническом институте на электромеханическом факультете, по образованию инженер-электрик. На Красноярских Столбах — член компании «Эдельвейс». Впервые пришел на Столбы с отцом в 12 лет. Там в 1972 г. познакомился с Владимиром Александровичем Трониным. В 1973 совершил свое первое восхождение на вершину Монгун-Тайга (3970 м). Восходитель на все семитысячники бывшего СССР, восьмитысячники: Дхаулагири (по СВ гребню), Чо-Ойю (первопрохождение по В гребню до 8000 м), Чо-Ойю (по З склону), Шишапангма (по С гребню), Эверест ( по С гребню), Лхоцзе (по З стене). Автор нового маршрута на Эверест по кулуару СВ стены (1996). Неофициальное название маршрута «Кулуар Захарова». Восходитель на объекты проекта «7 вершин»: Мак-Кинли, Аконкагуа, Эверест, Килиманджаро, Эльбрус (16 раз), Монблан. Участник восхождения по южной стене пика В.Чкалова в Антарктиде – команда проложила первый русский альпинистский маршрут на континенте.

Это какой был год?

1973 год. «Значок» у меня такой был. После этого восхождения одни альпинизм сразу бросили, другие стали мастерами спорта, других вариантов не было. Мы там морды все поморозили. Волки у нас утащили баранов. Наш провиант. Уже летом нам дали путевки в Талгар, в лагерь. Но перед этим к нам тренер подошел и говорит: «Слушайте ребята (он видит, что мы здоровые, выносливые) тут горные туристы идут в поход и для усиления они просят альпинистов дать. Так вот я им порекомендовал вас». Я говорю: «Чего? С туриками? Да никогда». Пренебрежительное у нас тогда было к ним отношение. Но Тронин говорит: «Ладно, желающие сходить на центральный Тянь-Шань найдутся». А я прочитал к тому времени все, что было по альпинизму, все книги про пик Победы и Хан-Тенгри, про абалаковские восхождения, про Гималаи.

Узнав, что туристы идут к Победе и Хан-Тенгри, мы, конечно, согласились. И не пожалели. Там были замечательные ребята, классные. Мы дружим до сих пор с ними. И мы пешком от Пржевальска дошли до пика Победы через все перевалы. Нас поймали пограничники только на обратном пути и посадили в кутузку. Мы трое суток сидели на погранзаставе в тюрьме, в сарае под замком. Оказывается, у нас пропусков не было. Это был 73 год. Ну, а потом в Талгар приехали. Тогда я уже понял, что буду заниматься альпинизмом и скалолазанием. Так и занимался параллельно. И в 80-м выполнил мастера спорта по обоим видам. Сейчас я директор школы по скалолазанию и руковожу командой края по альпинизму и хожу иногда на несложные горы вроде Эльбруса. Могу на Хан-Тенгри сходить иногда (смеется).

Столбы – это серьезная школа не только в техническом плане, но в моральном, эмоциональном, психологическом. Причем, технические навыки не на первом месте.

Возьми Иркутск, там самые лучшие условия для занятия альпинизмом. Рядом с городом горы, в которых есть шестерки. У нас есть Ергаки, но это подальше все-таки, туда уже ехать надо. Здесь самое главное – это традиции, как все говорят. Столбы воспитывают из молодежи элиту, что ли. Но этим не принято кичиться. Один может пролезть без страховки, а другой нет. И первый не будет выпендриваться, он, наоборот, помогать другим будет. Но тех ребят, что выделяются из остальных, все на Столбах знают и уважают.

На Столбах можно найти себя. А потом и в чем-то другом, в жизни. Но здесь, на Столбах, все равны. Никто не любит выскочек. Невероятная вещь, она сохранилась на Столбах, если человек пришел, внимательно слушает, смотрит, помогает другим, его позовут в компанию. Иначе сюда не попасть. Здесь уважают обыкновенного человека. Из нашей компании никто не выпал. Кроме тех, кто погиб, мы вместе уже несколько десятилетий.

Мне кажется, для тех, кто остался на Столбах, кто никуда не уехал, – это место силы.

Так и есть. Я люблю вот людей, общение, такое, как у нас сейчас. Шумных не люблю праздников, хотя мы иногда устраиваем. Но мне иногда одному нравится быть. И я ухожу на Дикие Столбы, хотя бы раз в год. Ухожу туда, где ходят только медведи, вообще людей нет. Залажу на какую-нибудь скалу теплую, под солнышко. Камни теплые. Это просто медитация. Сказка. Для меня камень – это моя стихия, и она мне нравится. Вот Первый Столб возьми (ты его знаешь прекрасно), придешь на него, ляжешь на камень теплый, чувствуешь, как хорошо тебе становится. Миллионы рук прикасались к этому камню. И это все осталось там. Через эти прикосновения передается энергия – это точно.

Фестиваль «Рождественские Столбы». Его 25-й раз уже провели. А чья это идея была изначально?

Вовы Лебедева, моего друга. Он впервые его провел на рождество 1991 года. Там было два вида: хитрушки и связки. Это была его идея, но мы помогали ему делать трассы. Он проводил раз десять. Потом стал я проводить. Еще марафон придумал, назвал его «Горный марафон», потом скальный марафон. Старт марафона был на Перевале. Затем нужно было залезть на Первый Столб. Быстро, без страховки. И дальше «Внучка», «Бабка», «Дед», «Перья» (их исключили, опасно), «Львиные ворота», Третий Столб, Четвертый Столб, Второй Столб и вернуться на Перевал. Три таких круга. Это офигенный марафон. Было здорово, но опасно. Меня потом просили, но мы перестали его проводить. Потому что бегали быстро, местами было скользко и кто-то на спуске со скалы летел, катился на пятой точке, чтобы быстрее.

Я все свои восхождения помню. Все до одного, там больше трёхсот. Про любую 1Б расскажу всё в подробностях. Про все зацепки, про все забитые крючья. У меня плохая память, но это я помню. Восхождения – это для меня серьёзно.

С плеча второго Столба, я помню, точно. Я вообще рада, что застала то время. Это было по-настоящему интересно.

«Горный марафон» был придуман, чтобы альпинисты тренировались. У нас в Красноярске никто не любит бегать, а альпинистам, особенно высотникам, нужно бегать. Москва вся бегает, Санкт-Петербург бегает, Иркутск бегает по сто километров. В Красноярске на лыжи поставить невозможно. Потому что в выходные все идут на Столбы. Даже без препятствий марафон проводить нужно было. Чтобы стимулировать участников, мы придумали в 2004 году титулы «Железный человек» и «Железная леди» – за многоборье (на фестивале – Прим. ред.). И сейчас это очень популярный фестиваль.

Следующее ожидаемое событие – Скальный фестиваль в сентябре. Сейчас его главный судья – Олег Хвостенко. Молодец. Трассы они готовят хорошие. А в апреле у нас чемпионат мира по столбизму проходит. Костюмированный. Я думаю, что это разовьется, потому что это интересно, смешно. Там откуда-то динозавры вылезают, знаешь, старые мужики, которые когда- то лазали. А тут прослышали, пришли. А проводят ребята молодые. Все продолжается.

Николай Николаевич, а вы организатор по призванию или по жизненной необходимости?

Не по призванию точно. Но мне это нравится. В 90-е годы все, кто мог, ушли на заработки. Кто на швы, кто в бизнес. Все, кто умел, деньги делали из воздуха. И я уже был склонен тоже уйти из альпинизма, даже бизнес-план какой-то начал рисовать. Как вечером звонок, заваливает толпа ребят моих молодых: «Так, Николай Николаевич, ну что, в следующем году мы куда едем?

Давайте планировать, куда вы нас повезете». Я и сказал, что поедем в Ала-Арчу. Они ушли готовиться. А я, раз пообещал, занялся организацией поездки и так продолжаю. Я не смог уйти. А благодаря тому, что тебя ребята, которые занимались в спорт-клубе «Енисей», не бросили тренироваться, сохранилась вот эта связь поколений. И на чемпионате Советского Союза мы до самого последнего выступали, до 91-го. И с 92-го не пропустили ни одного чемпионата России. Вытянули все в самые плохие годы безденежья. Так что несколько лет было по необходимости. Не мог просто бросить ребят, обмануть их. Потому что других не было организаторов в Красноярске. Вообще никого.

А потом появились в массовом альпинизме Костя Обеднин с Любой Субботкиной. Они взяли на себя массовый альпинизм. И где-то в 1994 году все-таки захотелось залезть на Эверест. У меня была мечта сделать свой маршрут. И тогда я уже собрал «огрызки» советского альпинизма. Ну, какие огрызки: Петю Кузнецова, Валеру Коханова, Колю Сметанина, из старых. Там еще молодых подтянули, Женю Бакалейникова. Полтора года мы готовились. Я поехал в Тибет, нашел маршрут, вот этот кулуар северо-восточной стены. И Серега Боякин появился, и нашел денег. Сбербанк стал нашим спонсором.

Так что точкой для советского альпинизма в Красноярске стал 1996 год. Но тогда Эверест дал очень многое нам. Никаких высотных шерпов у нас не было, мы все сами. Залезли. Кто-то альпинизм после этого бросил. Но молодежь появилась, потянулась к нам. Я рад, что остался. Чем больше усилий вложено, тем тяжелей оставить. После Эвереста сомнений у меня не осталось. Это мое, в принципе. Когда ты что-то организуешь, ты видишь, с каким они удовольствием бегут, лазают, такое счастье у всех на лице. Все по-простому, но все радостные. Чувствуешь, что работал не зря. Вокруг нас крутится примерно тысяча человек, постоянно. И мы можем помочь им быть счастливыми. Это называется смыслом жизни.

А вы помните свою первую экспедицию в высокие горы?

Конечно, я все свои восхождения помню. Все до одного, там больше трехсот. Про любую 1Б расскажу все в подробностях. Про все зацепки, про все забитые крючья.

Эверест дал нам очень многое. Никаких высотных шерпов у нас не было. Сами залезли. Кто-то альпинизм после этого бросил. Зато молодёжь появилась, потянулась к нам.

Хорошая память. Это прекрасно.

У меня плохая память, но это я помню. Восхождения – это для меня серьезно. Знаешь, почему? Я никогда не разделял «единички» и «шестерки». Отношение у меня к ним одинаковое. Я захожу на Борус (2300 м), есть у нас такая гора, классная, вот сходить тебе надо. Испытываю такое же удовольствие, как на Эвересте. Вот я выхожу на вершину, и я счастлив.

Есть горы, которые требуют несколько больше усилий.

Да. Только это. Впечатление от них несколько другое. А удовлетворение примерно одинаковое, от любой горы. Мне говорят: «Почему ты не лазаешь на восьмитысячники?» А я отвечаю: «Я не вижу смысла, потому что первопроход на восьмитысячник у меня есть, даже два. Ну, можно сходить четырнадцать. Так лучше походить на другие горы, посвятить им это время». Я, например, хочу сходить на пик Кука, в Новой Зеландии, хочу и все. Надо нам как-нибудь собраться и съездить туда. Туда, где, кроме восхождения, есть еще путешествие, приключение? Я раз тридцать был в Непале. Столько раз, а открытия и сейчас делаешь.

Гималаи – это мощные горы, очень. С мощной энергетикой. И есть люди, которым страшно даже на фото гор смотреть. Мы как-то сделали фотовыставку хорошую, в центре города. После восхождения зимнего на Кодар. Там просто обалденные фотографии. Все в снегу и во льду. У парней все лица в инее. И вот заходит одна женщина, посторонняя, с улицы. И когда я подошел к ней и спросил, понравилась ли ей выставка, она ответила: «Это ужасно, это страшно. Это что это? Где такое?» Даже на фото горы задавили ее. А выставка прошла на «ура» просто! У нас у каждого, наверное, интимные отношения со страхом. Да и в этом нельзя осуждать человека. И мы никогда и не осуждаем.

У меня раньше занимался брат Дениса Прокофьева. Дима скалолаз был великолепный. Мы и сейчас дружим. Но он сказал, что выше первого разряда не пойдет. Сказал, считает, что достиг того, чего хотел. Я не знаю, в страхе ли дело. Может, и нет. Но вместо себя он привел брата Дениса. Тот скромный был, пацаненок. Пришел на тренировку первый раз и стал заниматься скалолазанием сначала. Сейчас Денис уже сам обучает людей. Мне такой вариант нравится. Хорошо, когда есть смена поколений. Когда люди, которые выходят на определенный уровень, начинают делиться своим опытом.

Люди, которые любят бывать в моём доме, с удовольствием приносят, дарят или делают что-то. Так здесь всё рождалось. Постепенно и как-то само собой. С радостью и удовольствием.

Вообще, спорт – это здорово. Высшие достижения – круто, но все-таки альпийское сообщество не за этим собирается. Я вообще не сторонник того, что ты, вроде, обязан, должен. Вперед, вверх ты должен взять эту гору. Это ни к чему абсолютно. Хороший подход – это когда человек остается в этом обществе, получив воспитание.

Вот мы собираемся в апреле на Борусе. Сейчас это этап кубка России по скайраннингу, двенадцать регионов приезжает. А сначала мы просто собирались. Мы допускаем всех, кто хочет взойти. И приезжают наши друзья, старые альпинисты. Надевают номера и идут. Мы делаем вместе восхождение. Кто-то бежит, кто-то идет пешком. Там уже собирается полторы сотни человек сейчас, еще больше будет. Гора классная, там в апреле зима. Снега, фирн, 1Б настоящая.

Когда в позапрошлом году к нам приехали Виталий Шкель, Артем Ростовцев и остальные, я спросил: «У вас есть рукавицы высотные, перчатки?» Они поморозили пальцы все. Лица поморозили, руки. У Шкеля пальцы раздулись. Я ему потом говорю: «Виталий, это альпинизм называется. Скайраннинг – это дисциплина альпинизма». А сейчас Виталий ставит рекорды. Он молодец. Сидит весь помороженный, вот так лохмотья висят после забега в скайраннинге. Я говорю: «Виталий, ну что?» Он отвечает: «Все классно. Организованно великолепно, я доволен». Скайраннеры приезжают к нам с удовольствием, но уже одеваются по-другому.

Для меня важная грань, когда человек готов прийти на помощь. Есть мнение, что выше восьми тысяч не существует морали. Нет. На любой высоте, бросай восхождение и помогай людям.

Опыт – сын ошибок трудных. А бывало ли так, что какие-то события, точки в горах меняли отношение к жизни или что-то в самой жизни?

Это, наверное, 1989 год. Зимой на пик Коммунизма мы лезли с востока по восточному гребню. Там авария случилась: у нас был обвал ледовый, шестеро погибло друзей моих близких. Много чего пришлось пересмотреть в этой жизни, тем более что этого можно было избежать. Простой шаг, можно было избежать, обойти, а мы это не сделали и… очень просто – бах, и нет шести человек. Попали в мясорубку самую. Я до сих пор про это думаю. Ну, как так можно было такую вещь просмотреть…

Как вы справляетесь с потерями в горах?

Это вообще история отдельная. Но самое интересное, что эти потери не дают уйти от альпинизма, потому что уже все, связан с этим. Получается, что потерь-то много, если посчитать за все годы. И если ты уйдешь, значит, ты как предателем будешь себя чувствовать. Ведь это друзья, мы же семьи знаем, жен знаем, детей… И если ты ушел, ты память предал друзей, получается… Вова Архипов, Сережа Черезов, Саша Нескородов. Подряд у нас такие потери в последние годы были. В 89 году тогда, когда мы на пике Коммунизма парней потеряли… Вот тогда хотелось бросить.

Домой ехать не хотелось даже, возвращаться домой… Был февраль. В марте собрались. Юра Сапожников, тренер был у нас на «Красмаше», говорит: «Ну что, или сейчас мы все завязываем просто с этим делом, либо надо что-то делать…» Я говорю: «Ну ты представляешь в Красноярске мы сейчас завяжем альпинизмом заниматься…» Он мне: «А ты что предлагаешь?» Я говорю: «Ну, давайте пик Погребецкого?» За год до этого мы пролезли первопроход на Хан-Тенгри. И потом, когда летали вертолетом, я увидел ту стену. С тех пор это была моя мечта. Лезем на Погребецкого, у нас улетает Лебедь, ломает позвоночник. Мы его спускаем. Он заработал компрессионный перелом. А мы в итоге залезли на пик Победы, хотя ее вообще в плане не было. Мы тогда в непогоду попали, отсиживались, пробивались. Не знаю, если бы не было той Победы, может, и Эвереста уже не было бы.

Чтобы прожить такую жизнь, нужен надежный тыл. Эти вещи не проходят безболезненно для семьи.

Оно и было порой болезненно… когда мы без денег сидели… Новый год встречать, а у нас три рубля. Ну, у меня жена… Она поэтому и тренер такой выдающийся, что такой характер у неё. За все время, что мы прожили, всего один раз она заговорила о деньгах, когда их вообще в семье не было. Но я ей обещал, что всегда семью обеспечу. Может, икру не будем намазывать, но хлеб с маслом будет всегда. Все, ни разу, ни одного упрека про деньги больше никогда не было. А семейного бюджета у нас никогда не было. Деньги в кучу не складываем. И мы никогда не знаем, сколько друг у друга в карманах денег.

В чем секрет семейного счастья?

А вот в этом как раз. Я просто говорю: «У меня нет денег, милая, мы не едем на Шри-Ланку». Потому что у нас рубль в 2 раза дешевле стал, у нас в этом году не хватает – отпуск проводим в Красноярске. Или, наоборот: «У меня скопилась какая-то сумма, давай съездим отдохнем». Вот так у нас было всегда.

Наверное, это от того, что доверие есть.

Доверие есть, да. Многие жалуются, что счастье счастьем, а жены часто мужей из гор уводят… Это бывает, конечно. Уводят. И у нас такие есть, чемпионы, мастера спорта, которые ушли. И мы относимся к этому с пониманием.

У вас еще остались мечты в альпинизме?

Для себя я все реализовал. Южная стена пика Коммунизма – это самое сложное, что я ходил. Это эталон. С 90-го года никто не прошел южную стену пока. После нашего первопрохождения. Валера Хрищатый, кстати, тоже южную стену Коммунизма поставил в личном рейтинге выше Эвереста. Теперь у меня мечта есть, чтобы в Красноярске снова собрать команду того уровня, которой по зубам такая стена.

Вам не кажется, что альпинизм командный уступил место альпинизму двоек?

А двойка это немного другой формат восхождений. Другой формат выбора цели. Двойка не сможет сделать то, что может сделать четверка. У нее возможностей меньше. Вот, например, стена Хана – это сложная стена с перепадом три километра. На Эвересте меньше перепад. Это эталон высотного, сложного восхождения. У меня там есть первопрохождение. Мы прошли его с семью ночевками. Черный треугольник мы там пролезли первыми. Мы лезли ввосьмером. Из этих восьми лазающих была половина, но все хорошие альпинисты, надежные. Мы попали в непогоду, двое суток из восьми. Мы прошли очень быстро, это был 1988 год. Даже по нынешним временам, я даже не знаю пролезет ли кто с такой скоростью. А потом полезла двойка. Павел Шабалин и Ильяс Тухватуллин. Они прошли ее на пределе. Конечно, это был подвиг. Но они там сильно обморозились.

Или вот гора Гашербрум IV. Гора, можно сказать, под восемь тысяч, чуть-чуть пониже. По центру стены, не знаю, двойка когда-нибудь пролезет. Хорошо бы в четверке хотя бы пролезть эту стену. Это не значит, что такие стены не надо ходить, если двойка не может ее пролезть. Нельзя говорить, что, мол, только я правильно делаю. Почему я Валеру Бабанова всегда привожу в пример, потому что он не осуждает других. Он просто берет и лезет. Спускается и получает свой «золотой ледоруб». Но он не осуждает других, которые участвуют в чемпионате России или лазает командами. Кто-то так хочет ходить, кто-то иначе. Кто-то просто хочет ходить, ради удовольствия. Нет единства мнений о том, каким должен быть идеальный альпинизм.

Где та грань, которую нельзя пересекать. Для вас лично есть такая грань?

Я приемлю любой альпинизм. Хотя, конечно, если я увижу, что лезут ребята и долбят через метр шлямбура, я по башке надаю за это. Я против слесарни, в том смысле, что все должно быть обосновано. Нужно относиться к горе уважительно. Для меня важная грань, когда человек готов прийти на помощь. Есть мнение, что выше восьми тысяч не существует морали. Нет. На любой высоте бросай восхождение и помогай людям. Я почему не люблю классические маршруты Эвереста и никогда там больше не буду, потому что там, когда люди умирают, через них просто перешагивают. Вроде как если будут помогать, то и залезать никто не будет. Я не понимаю, что там делать.

Во время первопрохождения мы лезли на виду у всех. Начинали с одного лагеря. Все говорили: «Русские дураки, что туда лезут. Crazy». А потом я на классику попал, мы с Борькой Федосовым сходили в 2000 году. Удовольствия мало от такого Эвереста. Потому что мы привыкли помогать. Все бросай и помогай. Вот эту грань переступать нельзя. А в остальном, если ты с уважением относишься к горе, то и она к тебе также будет относиться. Нельзя мусорить в горах, нельзя забивать железом всю гору. Но самое главное – человеческая жизнь. Но если сам человек решил «покончить жизнь самоубийством» и один пошел на гору, пожалуйста, это его выбор. Я с уважением к этому отнесусь. Мне будет интересно на это посмотреть. Он ведь сам решил так.

Окна импровизированного кабинета Николая Захарова выходят на Столбы и стену собственной бани, на которой годами собирается еще одна экспозиция – предметов старины. Лыжи, фляги, старые кошки, коса, счеты, даже печатная машинка. Кажется, хранить прошлое и передавать его новым поколениям для памяти и развития – заложено в самой его природе. Силами таких людей и обеспечивается связь времен.